Катерине Ивановне задумалось повести жизнь так, чтобы Алексей Павлович в двенадцать часов уходил в должность, а она бы выходила подышать воздухом на Английскую набережную, встречалась здесь с одним или двумя очень милыми несмышленышами в мундирах конногвардейских корнетов с едва пробивающимся на верхней губе пушком, чтобы они поговорили про город, про скоромные скандалы, прозябли, потом зашли к ней, Катерине Ивановне, уселись в самом уютном уголке с
чашкою горячего шоколада и, согреваясь, впадали в то приятное состояние, для которого еще и итальянцы не выдумали до сих пор хорошего названия.
Выпив
чашку горячего, как кипяток, кофе (он несколько раз, слезливо-раздраженным голосом, напомнил кельнеру, что накануне ему подали кофе — холодный, холодный, как лед!) и прикусив гаванскую сигару своими желтыми, кривыми зубами, он, по обычаю своему, задремал, к великой радости Санина, который начал ходить взад и вперед, неслышными шагами, по мягкому ковру, и мечтал о том, как он будет жить с Джеммой и с каким известием вернется к ней.
Неточные совпадения
Пожалуйте, Харита Игнатьевна! (Наливает и подает
чашку.) Я и чай-то холодный пью, чтобы люди не сказали, что я
горячие напитки употребляю.
Она несла большую
чашку какао и, поставив ее перед Павлом Петровичем, вся застыдилась:
горячая кровь разлилась алою волной под тонкою кожицей ее миловидного лица.
Китаец ставит
чашки на стол; матрос принес
горячей воды.
В другой
чашке была похлебка с рыбой, вроде нашей селянки. Я открыл, не помню, пятую или шестую
чашку: в ней кусочек рыбы плавал в чистом совершенно и светлом бульоне, как
горячая вода. Я думал, что это уха, и проглотил ложки четыре, но мне показалось невкусно. Это действительно была
горячая вода — и больше ничего.
В целой
чашке лежит маленький кусочек рыбы, в другой три гриба плавают в
горячей воде, там опять под соусом рыбы столько, что мало один раз в рот взять.
На другой день ранним утром, в воскресенье, профессор Дмитрий Петрович Белышев пьет чай вместе со своей любимицей Зиночкой. Домашние еще не вставали. Эти воскресные утренние чаи вдвоем составляют маленькую веселую радость для обоих: и для знаменитого профессора, и для семнадцатилетней девушки. Он сам приготовляет чай с некоторой серьезной торжественностью. Сначала в сухой
горячий чайник он всыпает малую пригоршеньку чая, обливает его слегка крутым кипятком и сейчас же сливает воду в
чашку.
Я не отказался. Баба скоро внесла чай, то есть большущий чайник
горячей воды, маленький чайник с обильно заваренным чаем, две большие каменные, грубо разрисованные
чашки, калач и целую глубокую тарелку колотого сахару.
Чай был
горячий; пар валил из
чашки, а бедняк иззяб и дрожал, стуча зуб об зуб.
Первая ложка — хозяину, а за ним тянулись руки остальных, по очереди старшинства; сначала хлебали
горячее без мяса, потом хозяин, ударяя ложкой о край
чашки, командовал...
Квашня. А ты — поешь.
Горячее — мягчит. Я тебе в
чашку отложу и оставлю… захочешь когда, и покушай! Идем, барин… (Клещу.) У, нечистый дух… (Уходит в кухню.)
При всем том подлежит сильному сомнению, чтобы кто-нибудь из окрестных рыбарей, начиная от Серпухова и кончая Коломной, оставался на берегу. Привыкшие к бурям и невзгодам всякого рода, они, верно, предпочитали теперь отдых на лавках или сидели вместе с женами, детьми и батраками вокруг стола, перед
чашкой с
горячей ушицей. Нужны были самые крайние побудительные причины: лодка, оторванная от причала и унесенная в реку, верши, сброшенные в воду ветром, чтобы заставить кого-нибудь выйти из дому.
Луговский выпил и сел к крайней
чашке, около которой уже сидело десять человек. Один, здоровенный молодой малый, с блестящими серыми глазами, с бледным, утомленным, безусым лицом, крошил говядину и клал во щи из серой капусты. Начали есть. Луговский, давно не пробовавший
горячей пищи, жадно набросился на серые щи.
Приятели оделись и пошли в павильон. Тут Самойленко был своим человеком, и для него имелась даже особая посуда. Каждое утро ему подавали на подносе
чашку кофе, высокий граненый стакан с водою и со льдом и рюмку коньяку; он сначала выпивал коньяк, потом
горячий кофе, потом воду со льдом, и это, должно быть, было очень вкусно, потому что после питья глаза у него становились маслеными, он обеими руками разглаживал бакены и говорил, глядя на море...
Ему подали
чашку шоколаду. Он ожег губы и язык
горячим шоколадом и думал...
Вообразите, вместо
горячего, подносят гостям чайные
чашки…
Он не слушался и изо всех сил настаивал на необходимости припарок и, сверх того, двух-трех
чашек слабого чаю, выпитых вдруг, — «но не просто горячих-с, а кипятку-с!» — Он побежал-таки к Мавре, не дождавшись позволения, вместе с нею разложил в кухне, всегда стоявшей пустою, огонь, вздул самовар; тем временем успел и уложить больного, снял с него верхнее платье, укутал в одеяло и всего в каких-нибудь двадцать минут состряпал и чай и первую припарку.
— Нет, теперь. Теперь
горячий, после холодный. — Она ухватила кофейник за ручку и, высоко приподняв его, стала лить в обе
чашки. Кофе падал тонкою, как бы перекрученною струей; Колибри положила голову на плечо и смотрела, как он лился. — Вот, клади сахару… пей… и я буду!
Хоть сейчас он в два приема не одну дюжину
чашек чаю опростал, но приня́лся прихлебывать
горячий сбитень, чтобы только чем-нибудь время убить.
— Давно уж я не ела ничего
горячего…Ты не можешь вообразить себе, папа, как у меня пересохло в горле от сухого хлеба и копченой колбасы! Если бы судьба предложила сегодня мне в подарок что-нибудь на выбор: десять лет лишних жизни или
чашку бульона, — я, не задумываясь, выбрала бы второе.
Пришла, наконец, Варвара Васильевна. Она сняла больничный халат, поспешно вышла и воротилась с
горячим кофейником. Сиделка внесла поднос с
чашками.
Катерина Андреевна тоже выпила уж три
чашки крепкой жженки. Глаза ее блестели, на щеках выступил румянец. Она подсела ближе к Барсукову, брала его за локоть,
горячим взглядом смотрела в глаза и спрашивала...